В разделе: Архив газеты "Бульвар Гордона" Об издании Авторы Подписка
ВО ВЕСЬ ГОЛОС

Евгений КЕМЕРОВСКИЙ: «Будущая жена сидела в «Интуристе» со швейцарским банкиром, мы с ней  глазами встретились, и я сказал: «Меня будет знать весь мир, и я тебя никогда не брошу. У тебя есть 10 минут  — подумай». Она 10 минут на меня смотрела, потом встала, и мы ушли»

Дмитрий ГОРДОН. «Бульвар Гордона»
Часть II.

(Продолжение. Начало в № 22)

«Когда устаю, выключаю телефон и на несколько недель уезжаю в горы. Там творю или заново просматриваю, что у меня родилось»

— Долгое время ты за границей жил...

— Три года...

— Ну, немало, а мог бы там насовсем остаться?

— Да нет, вряд ли.

— Русский человек — и все тут?



С Евгением Осиным и Владимиром Кузьминым, 90-е. «В шоу-бизнесе простачков нет — все очень сложные и все талантливые: каждый по-своему, в своем жанре...»

С Евгением Осиным и Владимиром Кузьминым, 90-е. «В шоу-бизнесе простачков нет — все очень сложные и все талантливые: каждый по-своему, в своем жанре...»


— Ну, люди в Германии или в Штатах ради детей оставались, которые там в школу, в университеты пошли, но я не смог бы там жить постоянно, мне кажется, хотя я не знаю, Дим, где я живу...

— Между небом и землей...

— Я за последние три месяца в Москве семь дней всего был. Ездил в Германию, в Австрию...

— ...но квартира у тебя где?

— В Москве. Да и в Германии тоже (улыбается).

— В Москве хорошая квартира?

— Хорошая.

— Большая?

— Ну, не скажу так, но в центре живу, в особняке на Сретенке. Не такая и большая квартира у меня, Дим, но я уже к гостиницам привык, просто когда устаю, выключаю телефон и на несколько недель уезжаю в горы. Там творю или заново просматриваю, что у меня родилось...

— «Парня в горы тяни — рискни...».

— Да, а потом возвращаюсь. Весь альбом «Памяти Высоцкого» я в горах написал, и это для меня 30 лет жизни — 30 лет я это писал!

— «Эй, Семеныч...

— ...твои аккорды знали все мы с детства...». Очень сильная песня «Империя» родилась, «По краю памяти пройдусь», «Ветер» — получилась пластинка. «Марш Высоцкому», «Охота на волков» — я не придумывал, я ждал этих песен, а последней как раз «Империя» появилась, и суть вот в чем: был Высоцкий — была империя, умер он — и империя рухнула.

— В концертах на телевидении по-прежнему одну и ту же затертую колоду исполнителей тасуют — о любом праз­д­нике сразу можно сказать, кто откроет, кто закроет, кого покажут... Ты живой человек — тонкий, чувствующий, ты автор-исполнитель, наконец, и тебя не может не волновать этот вопрос: «Ну почему же меня не показывают?». Ну что же это такое — может, ты денег не платишь? Может, предложи — и тебя покажут? Или нет?

— Кому? (Хохочет).

— Ну, это уточнить можно...

— Ты знаешь, Дим, я считаю, это неправильно.

— Это гордость в тебе говорит или что?

— Нет, я как раз хотел тот путь пройти, которым шел Высоцкий, хотя он и хулиганом был...

— ...еще и каким!..

— Я, в общем, решил, что пусть вот такая будет судьба. Раньше же я все делал: клипы снимал, показывал, старался, чтобы все эфиры мои были... Ну, вот такие они в России, а помнишь, Шукшин сказал: «Мы не из таких, мы из таковских»? Они — такие, а мы — таковские! Думаю, дело не только во мне — много есть людей интересных, настоящих музыкантов...



С женой Тамарой Евгений вместе 25 лет. «Мы уже взрослые люди, все прошли: и смерть брата, и потерю друзей, родителей похоронили... Мы уже одно целое»

С женой Тамарой Евгений вместе 25 лет. «Мы уже взрослые люди, все прошли: и смерть брата, и потерю друзей, родителей похоронили... Мы уже одно целое»


— ...которых не показывают...

— Значит, те, кто музыкой занимаются, слабые, и я уверен, что тот, кто идет против музыки, настоящих чувств, поэзии, свое получит — в жизни и от небес. Музыку нельзя запрещать: ее там закроешь, она оттуда вылезет. Не поставишь на радио — в интернет просочится, перекроешь интернет — будет в подворотне звучать, у таксистов. Если песня хорошая, то хоть и вовсе ее не крути — сколько песен сами по себе пробивались...

— Ты, значит, совершенно спокоен?

— Абсолютно! Никого не осуждаю, не хочу даже никаких фамилий в шоу-бизнесе называть. Там простачков нет — все очень сложные люди и все талантливые: каждый по-своему, в своем жанре, но мне всегда будут интересны творцы, а их мало, единицы! Саша Розенбаум, Андрей Макаревич, Сережа Трофимов, Земфира, Ваенга...

«Ваенга и Михайлов угадали золотую середину, когда и волки сыты, и овцы целы»

— Кто для тебя корифеи жанра?

— Ну, Александр Яковлевич, конечно.

— Из ныне живущих, а из прошлого — Высоцкий наверняка?

— Это даже не обсуждается — он наш музыкальный бог, а еще Гриша Лепс — гениальный певец...

— Он тебе нравится?

— Очень, и судьба у Гриши интересная. Если бы эти люди назвали меня своим другом, я сказал бы: «Ребята, я счастлив!».

— Гамбургский счет, таким образом, существует везде, в любом ремесле — правильно?

— Безусловно.



С младшим сыном Арсением, 1995 год

С младшим сыном Арсением, 1995 год


— И все знают, кто на какой ступеньке...

— Разумеется. У нас, если три наши славянские страны взять, 200 миллионов населения — ну, чуть больше или чуть меньше, а артистов не так уж много.

— Звезд много — артистов мало...

— Молодежи талантливой много, но я сейчас о тех, кого творцами можно назвать. Творцов мало, Дим, — да их и в мире-то не с избытком...

— Феномен Ваенги и Михайлова существует?

— Да: они угадали золотую середину — когда и волки сыты, и овцы целы.

— Интуитивно угадали или просчитали?

— Нет, не просчитывали. Лена давно пела — я еще помню, как Чернавский в Москве аранжировки ей делал, у нее другая была фамилия, но и она, и Михайлов честно прошли свой путь: их практически-то и не тянули...

— Остается лишь аплодировать...



С певицей вдовой Миха­ила Круга Ириной Круг

С певицей вдовой Миха­ила Круга Ириной Круг


— Да, потому что у них красивые песни — своя музыка, свои слова. У Стаса очень много сильных вещей, и когда они с Леной появились, никого из звезд рядом не оказалось. Если мы в те годы выстреливали, то целой обоймой: Агутин, Сташевский, Варум, Наташа Ветлицкая, а Стас раз — и один! Сравнить не с кем — вот на него все и набросились, но, ребята, пацан такой путь прошел, тоже брата потерял — ну хоть бы кто-то похвалил, понимаешь? Какой клип он с Повалий снял: «От­пусти, отпусти, небо плачет...» — нереальная же песня, ну что вы?!

— Вот щедрый ты человек!

— Ну это же музыка, а о музыке можно говорить «нравится» или «не нравится», но ругать нельзя. Это же не ресторанное блюдо, которым ты отравился, поэтому не нравится — не слушай. Я не щедрый, Дима, я просто правильные вещи говорю (улыбается).

«Смысл жизни мужчины, особенно творческого человека, — это любовь к женщине»

— Будучи таким, внутренне наполненным, насы­щенным, ты часто влюб­лялся?

— Несколько раз...

— Всего?

— Некогда мне просто влюбляться.

— До беспамятства было?

— Ну, конечно: в молодос­ти у меня очень красивая была девушка — самая первая любовь. «Где ты? С кем ты? Как ты?»... Вообще, Дима, я считаю, что смысл жизни мужчины, особенно творческого человека, — это любовь к женщине.

— Что с этой девушкой сейчас?

— За границей живет.

— А почему не сложилось?

— С ней? Она не поверила, что я кем-то в этой жизни стану.

— Хм, а без этого никак с тобой быть не хотела?



С Натальей Могилевской

С Натальей Могилевской


— Она нереально красива была — наверное, ей нужен был олигарх.

— Нашла?

— Нашла, Дим (улыбается).

— И счастлива?

— Думаю, нет.

Любовь нельзя искать — это необъяснимое чувство. Я о нем так написал: «Надышаться не мог, насладиться не мог, как же долго я ждал, как копил, как берег! Никому ничего я тогда не сказал...». Любовь — это тайна, Дим, и она еще дается не всем. Влюбленность, может, и всем, а настоящую святую любовь еще заслужить надо.

— Это правда, что свою жену ты увел у швейцарского банкира буквально за пять минут и уже на следующий день вы стали жить вместе?

— Нет, неправда — за 10 минут.

— То есть вдвое больше времени понадобилось?

— Да, Дима, да! (Хохочет).

— Как это произошло?

— В ресторане.

— Ты ее случайно увидел?

— Она с ним сидела.

— С настоящим швейцарским банкиром?

— С настоящим, конечно.

— А ты просто ужинал там или пел?

— Нет, я с братом пришел, он был с женой, мы за одним столом оказались — так получилось. Тогда в «Интурист» в Москве сложно было попасть... Мы с ней глазами встретились, и я сказал: «Меня будет знать весь мир, и я тебя никогда не брошу. У тебя есть 10 минут — подумай».

— И она поверила?

— 10 минут на меня смотрела, потом встала, и мы ушли.

— А банкир?

— (Делает удивленный вид). «А?». Ну что с ним станется? Мы встали, вышли — и все.

— Потрясающе!

— Живем 25 лет уже.

— И не надоело?



С Ириной Билык

С Ириной Билык


— Нет, она очень интересная — разная, характерная, красивая... Ну, мы уже взрослые люди, все прошли: и смерть брата, и потерю друзей, родителей похоронили... Мы уже одно целое, Дим.

— Она никогда не пожалела о том, что встала вот так и ушла?

— Не-е-ет. Ну, во-первых, она же со мной растет: у меня очень много друзей влиятельных, у нее подруги интересные — жены олигархов, политиков и так далее, она немножко на другом уровне живет. Все у нее есть, я за эти 25 лет ей ни в одной просьбе не отказал — все, о чем просила, исполнил.

— Она понимает, что ты артист, звезда, постоянно куда-то ездишь?

— Ну как «звезда»? Ко мне еще не пришло то, что у Стаса Михайлова есть или у Лепса, но я к этому иду. Я в творчестве ошибался — это нормально, но сейчас подошел к моменту, когда уже не ошибусь. Тогда я о памяти брата писал — другая была история, да и страна другая, сейчас уже о жиз­ни пишу.

«Если ни одной хорошей песни у меня не родится, умру»

— Лучшее ты уже написал, как считаешь?

— Думаю, да — недавно вот еще альбом «Бабочки», аккустический, появился, и скоро вторая книга выйдет — «Бесконечность». Пер­вая называлась «Счастье».

— Я почему спрашиваю: целый ряд прекрасных авторов знаю, которые как-то сразу все лучшее написали, а потом много лет прошло — и ничего...

— Я тоже 10 лет не выпускался. Была песня «Белая зима» у меня — веселая, быстрая, хит, были «Подожди уходить», «Марш Высоцкому», «Ключи»... Что-то поне­многу выдавал, но сегодня понял: только целый пласт нужен, только так выстрелить можно.

— Тем не менее может настать время, когда ни одной хорошей песни у тебя уже не родится?

— Тогда я умру.

— Ну Антонов же не умер...

— А я думаю, он пишет.

— И не показывает?

— Да. Не может такого быть, чтобы перестал писать.

— А что уже можно сочинить лучше, чем он написал?

— Не знаю, и никто не знает, но мне кажется, он в стол пишет. У музыканта выход творческой энергии должен происходить: ну душа же поет, а Антонов — величайший музыкант!

— Сколько детей у тебя?

— Арсений и Сашкин сын Иван — он в Германии живет. Двое сыновей: Иван и Арсений.

— Сколько им лет?

— Арсению 22, а Ване 32 будет.

— Чем они занимаются?

— Старший работает: получил специальность «банковское дело», свой ресторан у него, а младший Высшую школу экономики окончил и рэп пишет: у него уже 60 песен (улыбается). Боксом занимается, тренируется — словом, как и вся молодежь, себя ищет.

— И не исключено, что найдет...

— Блестяще английский знает: он в Америке каждое лето. На английском смотрит фильмы и газеты читает, в интернете разбирается, боевыми искусствами владеет — интересный парень.

— Тебя чем-то напоминает?

— Брата моего — такой же сильный, свое не уступит... Огромное количество энергии иногда на него трачу.



«Я своим голосом пою... Безусловно, стал лучше петь, чем 20 лет назад, понял, что такое песня»

«Я своим голосом пою... Безусловно, стал лучше петь, чем 20 лет назад, понял, что такое песня»


— Твои песни знает?

— Чужие мне показывает: вот, мол, у Лепса новая появилась, еще у кого-то, но и некоторые мои ему нравятся. Когда «Охоту на волков» на «Шансоне года» я спел, он мне песню Высоцкого с таким же названием показал. Я: «Это разное». Очень сложно такую песню родить, Дима, — должна быть идея.

«Я очень много поэзии читаю — Ахматову, Цветаеву, Пастернака, Бродского, которого обожаю...»

— Многие артисты, твои коллеги, вообще ничего не читают и чувствуют себя отлично. Ты книжки вообще читаешь?

— А как же! Недавно «День опричника» Сорокина прочел, сейчас Льва Гумилева «Древняя Русь и Великая степь» читаю — о наших славянских народах... Главные книги я, безусловно, прочитал, но вот за «Мастера и Маргариту» снова взялся — когда фильм посмотрел. Какие-то вещи, ранее упущенные, для меня заново открываются, — может, что-то раньше отвлекало, а когда читаешь, отвлекать ничего не должно — мозг ведь тоже на творчество работает. Я очень много поэзии читаю — пошел недавно в магазин и все, что видел, скупил: Ахматову, Цветаеву, Пастернака, Бродского, которого обожаю, — даже в Венецию, на его могилу, ездил. Такой дядька серьезный у нас был!

— Ну и кто же, на твой взгляд, поэт номер один в России — за все века?

— Ну, если Пушкина не брать...

— ...а чего же не брать?

— Потому что Пушкин не поэт — Пушкин наше все! Я всего Александра Сергеевича прочел... Не знаю, каким Божьим даром Гос­подь его наделил и почему так мало времени на Земле дал... Он Абсолют, как воздух (улыбается), а из поэтов кого бы я выделил... Маяковский силен, Пастернак, Бродский, Есенин... Сравнивать их невозможно, они все разные — это как реки, как океаны!

— У тебя очень фактурная внешность, и мне кажется, кинорежиссеры должны в очереди стоять, чтобы тебя снять. Предложений от них никогда не было?

— Было один раз, но я на гастролях — без сцены уже жить не могу. Это моя естественная среда обитания, ты же знаешь: я растворяюсь — только начало концерта и конец помню, все. У меня выступления и по 20 минут, и по два часа, и по семь часов были: это мой способ существования — если не буду петь, я, Дим, умру. Я своим голосом пою... Безусловно, стал лучше петь, чем лет 20 назад, понял, что такое песня...

— Что-то открылось, правда?

— Да, но главное все же мозги, голова, и на то, чтобы это понять, у меня уйма времени ушла. Очень много спорт отнял — дыхание, например. В спорте же по-другому дышать надо, и я по-другому дышать научился, иначе анализировать, мыслить. Эта перестройка, как в стране 20 лет длилась, так и у меня.

— Ну, в стране еще продолжается...

— Не, этим ребятам нужно как-то...

— ...заканчивать?

— Осознать, что жить необходимо так, чтобы в историю войти. Горбачев, к примеру, вошел: он мир жить по-другому заставил, а сегодня в мире очень мало сильных политиков. Тогда Коль был...

— ...Тэтчер, Рейган — тяжеловесы...

— ...а сегодня кто?

— Мелковаты фигуры...

— Им кажется, что, наоборот, Дим, ты знаешь? Вот и тем, кто сейчас, типа, звезды, кажется: «Здорово поем, и песни у нас самые лучшие!», но про­йдет время — опять будем Высоцкого слушать, Синатру. У всех этот шанс — ос­та­ться в истории — есть, и чтобы им воспользоваться, человек должен по космосу жить. Безусловно, у политиков карма не­шу­точная: страной управлять — это ого-го! Тут заводом руководить — с ума сойдешь, но шанс в историю войти, повторяю, у них есть.

— Тебе скоро 55 лет — верится?

— Знаешь, самые тяжелые и длинные дни накануне 50-летия у меня были, с 1 по 8 августа — они длились вечность, вся жизнь перед глазами прошла!

— А почему так?

— (Пожимает плечами). Во-первых, брата вспоминаю, каждый год в этот день пою. Понимаю: если не буду петь, мне хуже будет, а пока пою, я живу, и вот эти дни перед юбилеем так долго тянулись, а потом раз — и как-то я это пережил, и в душе ощущение появилось, что мне снова 35, я в бой готов, и никому меня не сломать. По крайней мере, ломать никому не советую...

«Женщинам я всегда говорю: «Вас, красивых, много, а нас, талантливых, мало»

— Ты постоянно в круговерти, а сколько спишь?

— Восемь часов в сутки — всегда. У меня везде цифра 8: родился 8 числа 8 месяца 62-го года, и если дома недоспал, потом посплю — в самолете, в поезде...

— Ты, тем не менее, ощущаешь, что на износ работаешь? Это же не просто вышел и рот под фонограмму открыл...

— Два-три раза в году у меня перерывы бывают: летом я на юг уезжаю, зимой — в горы, и две недели меня никто не может найти. Только жена в курсе, где я.



С Дмитрием Гордоном. «Мы все сплетены, Дим, одной паутиной!»

С Дмитрием Гордоном. «Мы все сплетены, Дим, одной паутиной!»


— Сколько ты проживешь, знаешь?

— Догадываюсь.

— ???

— 88 (улыбается). Или 62.

— Нет, уж лучше 88...

— Я тоже так думаю, но не я же это решаю...

— Многие артисты прошли испытание алкоголем — ты этот «тест» тоже сдавал?

— Иногда и сейчас сдаю, но не потому, что без этого не могу, — это как допинг. Я только коньяк пью — все знают. Три месяца могу не пить, а потом во время концерта 100-150 граммов себе позволить — мне это необходимо, потому что...

— ...себя так заводишь...

— Да. Наркотики не употребляю, вообще никаких, поэтому мне себя как-то в определенное состояние нужно ввести. Очень тяжелый у меня материал, драматический: ты же мои песни слышал, и едва ли не каждый день их повторять надо. Иногда перебираю чуть-чуть, мне потом плохо, и три месяца опять ничего потом не употребляю.

— Стол ты когда-нибудь вел, тамадой был?

— Конечно!

— А любимый тост у тебя есть?

— Тост? (Смеется). Наверное, нет, не мой это конек — тосты произносить, но женщинам я всегда говорю: «Вас, красивых, много, а нас, талантливых, мало. Берегите нас, пора уже нас в Красную книгу вносить». Это мое любимое высказывание, и девчонкам оно нравится.

«Чего мы друг с другом на разных передачах воюем? У них, видите ли, рейтинг, а у нас, Дима, жизнь!»

— Когда напротив меня сидит человек, который в состоянии не только написать песню, но и спеть, я его прошу обычно что-нибудь экспромтом исполнить, к тому же под фонограмму ты никогда не поешь...

— Я хочу, чтобы все люди понимали: настоящее — это когда рождается, и хватит нам уже в придуманную любовь играть! Всем говорю — нам, славянам, да и не­славянам тоже: ребят, хоро-о-ош, давайте уже создавать! Политики пусть своим делом занимаются, архитекторы пусть города строят, а где кинорежиссеры, почему такое плохое кино снимается? Ужас, дурдом! Музыканты еще стараются как-то, а телевидению — чуть подобрее бы материал надо показывать — очень много чернухи. Мы где-то между добром и злом балансируем, но мы же всегда своих врагов прощали. Чего мы друг с другом на разных передачах воюем? У них, видите ли, рейтинг, а у нас, Дима, жизнь! Журналисты разную дребедень пишут, но о наших судьбах, о наших близких не думают.

Друзья, давайте жить по-другому немножко! Мы к черте подошли, многое уже прошли. Не надо нам весь мир удивлять, надо самим удивляться — что мы что-то можем! Китай же вот делает — тихо и медленно, я из Европы приехал: то же самое — делают люди. Не так уж много времени у нас осталось, и, думаю, если лет за 20 не справимся — все, Дим, дальше пропасть, поэтому все понять должны, что мы обязаны начать созидать, творить — в любой среде, и надо правильно по телевизору говорить — не гавкать, не искать виноватых, а показывать, кто у нас самый талантливый. Нет? Ну давайте тогда, как цари, заморских гостей приглашать: не умеем дороги строить — пусть они за дело возьмутся. Мы у них чему-то на­учимся, они у нас — время такое.

Мир требует перемен. Раньше были политические перемены, в результате которых мы к свободе пришли, а теперь должны быть эстетические: красивая одежда, красивые люди, красивые города! Ну а потом новые задачи у общества появятся — я в этом уверен: рождаемость, питание...

— ...экология...

— ...да, а сегодня вот такие задачи, Дим, и надо их выполнить.

Ну а теперь — песня... (Поет):

Разорви мое сердце на тысячи
маленьких бабочек,
Ты увидишь их крылышки:
красные, белые, синие...
Вместо глаз у них светятся
черные камушки,
Все они сплетены одной паутиною.
Загляни в мою душу —
она из зеркального озера,
Там красивые рыбки:
красные, белые, синие...
Я тебя попрошу: относись ко мне
посерьезнее,
Мы с тобой сплетены одной
паутиною.

Мы все сплетены, Дим, одной паутиной!




Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter
Комментарии
1000 символов осталось